Оксана Дубицкая Теодорос Терзопулос. Эндшпиль и/или орбита вращения
трагедийных манекенов
Премьера спектакля «Конец игры» по одноименной пьесе Сэмюэля
Беккета (перевод с французского С.Исаева) состоялась на сцене Александринского театра 21
марта 2014 года.
В спектакле заняты артисты: Никита Барсуков, Артём
Бедринский, Игорь Волков, Тимофей Гаврилов, Валентин Захаров, Николай Мартон,
Руслан Мещанов, Сергей Паршин, Александр Поламишев, Сергей Сидоренко, Семён
Сытник.
 Фото Катерины Кравцовой ( пресс-служба Александринского театра)
Греческий режиссер Теодорос Терзопулос, создатель и
художественный руководитель театра «Аттис» (Афины), выступает как трехликий Шива
в разных ипостасях. Постановка, сценография, костюмы - до всего ему есть дело. В
тандеме с режиссером действует композитор Панагеотис Велианитис. Музыка в этом спектакле благодаря смещению
акцента с палитры цвета на аудиальное восприятие играет исключительную роль: резко
меняет тональность в кульминации, незримо
присутствует как фонетический гул в математически выверенных мизансценах (все
вместе взятые они напоминают шахматную
доску с фигурами), меняя ритм, оперирует звуками, которые образуются при
использовании электронных технологий.
 Фото Катерины Кравцовой ( пресс-служба Александринского театра)
Условность пространства намерено обыгрывается Теодорасом
Терзопулосом чтобы избежать конкретики, чтоб контекст не «мешал» созданию некой
универсальной трагедии, вне зависимости от «где» и когда».
«У Беккета - Ничто. Мир как тамбур между жизнью и смертью. И
Эсхил, и Беккет - экстремальные драматурги. В том смысле, что Абсолют или его
отсутствие - играет у них решающую роль», - заявил Теодорос Терзопулос в одном из
своих многочисленных интервью.
Что ж, в таком случае Галактика – это невидимое Нечто.
Не новость, что «путеводной звездой» у Беккета был
«смеющийся философ» Демокрит из Абдер:
«Нет ничего, более реального, чем ничто». Пустота соотнесена с понятиями:
небытие, ничто («нуль»).
Но у Теодороса Терзопулоса свои пристрастия и свой
сценический опыт. И пусть он вдохновляется Эсхилом. Личное дело.
Лейтмотив «Конца
игры» - образ Пути, который, превращается в дорогу Смерти в созданном
театральном мире, отсутствует, режиссер
лихо вводит в постановку условный «античный» хор. Шесть артистов-манекенов, в
костюмах и при галстуках вынужденно улыбаются, не то чтобы эти люди-манекены перестали
быть просто безликими куклами или молчаливыми моделями, нет, они совершают
нарочито механические движения, вещают «Безумие! Безумие о чем?!», рекламируют безрассудство,
отсутствие логики или осторожности в действиях или высказываниях. Манекены - это олицетворение модели, на
которую ориентируется современные
потребители. И желают быть такими же, условно
идеальными, красивыми, вечно молодыми, и манекены отражают это наивное стремление поколения клерков,
родившихся в 80-х. Этот, с позволения сказать, «хор клонов» размещен на
ступенчатой конструкции, напоминающей зиккурат, ни одно сооружение, ни один из этих символов человеческой
гордыни не сохранился, за исключением
того жалкого подобия, что стоит на Красной площади.
Зиккурат, как
известно, был семиэтажным сооружением, семь ступеней - семь цветов, а здесь три
ступени выкрашены черной краской. Черные
ступени на фоне то белого, то серого (в
зависимости от освещения) квадрата пустого задника действуют завораживающе.
Современная наука - таки не удосужилась объяснить эффект воздействия на человека, который оказывают нейтральные на вид
материальные объекты. Сцена загромождена отчего-то холщевыми мешками. Высокий метафорический смысл до конца неясен.
Например, Хотей отличался от всех тем,
что всегда носил с собой большой холщовый мешок и четки, но эти «проблемные
мешки» своими размерами и формой напоминали
дешевые льняные, в которых крестьяне
обычно таскают с поля картошку. Интересно, что было в сценических мешках? Наверное,
что-нибудь вроде соломы, не особо тяжелое. И эти мешки взваливал себе на плечи
перемещающийся от нечего делать в пространстве Клов (Игорь Волков).
Демонические силы в лице Клова явили театральной публике Сизифов труд. Публика
не впечатлялась. «Букающие зрители» в большом количестве демонстративно
покидали зал, хлопая дверьми в знак стихийного протеста. Хамм (Сергей Паршин) вальяжно крутился в кресле влево-вправо, глаза его были
прикрыты солнцезащитными очками, развлекался, как умел: чем громче он говорил, тем хуже его слышали. Актерский дуэт Хамма и Клова – удача
спекталя. Кловом владеет неистовство, Хамм охвачен безразличием, апатией, ему
лень принять запоздалый вызов, а Клов на
пике яростного вдохновения этого не замечает. Образно говоря, метаморфозы
происходят такие: жертва становится палачом, и наоборот, проигран ход, когда всколыхнулась обида, потом возникло желание отомстить. Игроки вошли в раж, и меняются ролями до тех пор, пока не пожелают выйти из этой бесконечной игры. А они не желают. И все тут. Как дети отключить зацикленность в Adobe Flash.
Движение по кругу становится отчасти принципом организации движения персонажей
по сцене, и реализованной метафорой. Порочным кругом. Роли второго плана: Нагг (Николай Мартон) и
Нелл(Семен Сытник) распределены как в античной драме. Никаких женщин. Актерами могут быть только
мужчины. В третьем тысячелетии. Фаллоцентризм с его веселой наглостью
утверждается на театральных подмостках в
новом качестве. А наглость в
урбанистических «джунглях» - как необходимое качество в жизни современного
«успешного» клерка, в сумеречном сознании которого причина
вращения Солнца не рассматривается, и вот он,
как астероид, вращаясь по орбите вокруг Солнца, медленно оборачивается по спирали вокруг планеты Земля с постоянной скоростью, без
признаков торможения и безо всякой рефлексии.
Деньги – Товар – Деньги
- внедренная в сознание новоявленных
буржуа формула уже давно не работает. Человек этой формулой, разумеется, не учитывается.
Того и гляди, рухнет
Астероид Апофис на Дальний Восток. Того
и гляди, человек превратится в хищника. Планету в свалку человек уже превратил.
 Фото Катерины Кравцовой ( пресс-служба Александринского театра)
Для среднестатистического зрителя выхолощенные словестные перепалки - обуза, бремя тяжкое.
Это у Брехта актер – интеллектуал, не миндальничает с персонажем, хочет -
воплощает, хочет - развоплощает". А Беккету «Конец игры», пьесу,
первоначально написанную в двух актах, пришлось сократить до одного. Во имя сценического
воплощения и/или из сострадания к ближнему. В далеком 1957 году.
Цифровая эпоха изобрела компьютерные игры. Может ли стать
спектакль, компьютерной графикой, мультфильмом или компьютерной игрой, при этом оставаясь произведением сценического искусства, без вовлечения зрителя - вопрос риторический. Если зрители не смогут влиять на движение
сюжета, выбирать варианты развития действия, а возможно, и на
финал спектакля?
© Оксана Дубицкая
|
